Моя мама умерла от пневмонии

66-летняя жительница Кирова Алевтина Кузнецова поступила в Северную больницу с обычной пневмонией, а через десять дней лечения умерла в реанимации. В самой больнице и в региональном минздраве уверены, что их вины в смерти пациентки нет. Свойкировский изучил ситуацию и выяснил, с какими типичными проблемами сталкиваются родственники умерших пациентов.

Алевтина Михайловна заболела 22 ноября 2016 года. Как рассказывает её дочь Юлия, температура скакнула выше 39 градусов, других симптомов не было. На следующий день температура не спадала, вызвали на дом врача. Вместо врача пришла девушка-интерн, и, осмотрев пациентку, предположила вирусную инфекцию. Прописала противовирусный препарат и ушла. На следующий день, говорит Юлия, маме стало хуже, температура была уже под 40, стало замутняться сознание.

– Я испугалась, думала, инсульт. Вызвала скорую, врач послушал, услышал что-то в левом лёгком, маму повезли в Северную больницу на рентген, – вспоминает девушка. – А у неё воспаление лёгких было ещё в 1998 году с такой же симптоматикой: только высокая температура и больше ничего – ни кашля, ни насморка. Рентген показал очаговое затемнение в верхней доле левого лёгкого. На вопрос «Что это?» сказали, что предположительно пневмония и надо госпитализировать. Мама не очень хотела ложиться в больницу, но я её уговорила.

Больничная эпопея

В четверг, 24 ноября, Алевтину Михайловну положили в терапевтическое отделение Северной больницы. Юлия, вспоминая слова лечащего врача, говорит, что маме была назначена противовоспалительная и антибактериальная терапия. Она пила какие-то таблетки и лежала под капельницами. Какие именно препараты ей были назначены, она не знает. Юлия говорит, что уже тогда, при госпитализации, врачи среди возможных диагнозов упоминали рак и туберкулёз, но почему у них были такие опасения, они не поясняли.

Прошло три дня, а состояние женщины не улучшалось, у неё по-прежнему то и дело поднималась температура.

– В понедельник, 28 ноября, я снова пошла к лечащему врачу, она сказала, что подозревают злокачественный процесс, потому что анализы показали какие-то изменения в составе крови, и что надо провести томографию лёгких, УЗИ брюшной полости и бронхоскопию. Все эти обследования были сделаны только во вторник, а результаты были готовы только в среду, 30 ноября. Поставили «полисегментарный инфильтрационный двухсторонний процесс в легких». Как я поняла, это значит, что пневмония усугубилась и расползлась уже по всем лёгким. И только после этого они сделали корректировку антибиотиков. То есть прошла неделя! Хотя я читала, что рентген должны делать через три дня после назначения лечения, чтобы выяснить, действует антибиотик или нет. Тогда же, в среду, маму показали гематологу и взяли стернальную пункцию, потому что у неё заподозрили острый лейкоз. Результаты этой пункции были готовы только через неделю, когда мама уже умерла. И я так и не поняла, что там было. В Северной больнице мне сказали, что пункция была не информативна, не хватило каких-то клеток. А гематолог сообщил, что никакого лейкоза они там не нашли.

В пятницу, 2 декабря, Алевтину Михайловну возили в тубдиспансер к фтизиатру, чтобы убедиться, нет ли у неё туберкулёза. Женщина к тому времени уже с трудом вставала и такое «путешествие» на другой конец города далось ей непросто. В итоге фтизиатр туберкулёза не обнаружил. Рентген лёгких, сделанный в Северной больнице в тот же день, по утверждению Юлии, вновь показал отрицательную динамику. Тогда же врачи сообщили родным, что у Алевтины Михайловны в крови снижен уровень лейкоцитов. Но опять же никаких пояснений они не получили.

– Оказывается, лейкоциты были критически снижены ещё при первом анализе крови. А нам об этом вообще никто не сказал, – рассказывает Юлия. – Я начала шерстить интернет, читать, что такое снижение лейкоцитов и чем такое состояние чревато. Это называется агранулоцитоз. Он бывает при лейкозе, при поражении радиацией, при отравлении лекарственными веществами, при инфекционных болезнях и ещё много может быть причин. Сниженные лейкоциты в тяжелом состоянии опасны, потому что у человека нет иммунитета. А куда он делся? Уже позже мне реаниматолог говорил, что при таких лейкоцитах пневмонию лечить очень сложно. А поднять их можно, только если знать причину, почему они упали. Эту причину врачи так и не установили.

В следующий раз Юлия пришла в больницу к матери вечером в воскресенье, 4 декабря. Женщина лежала на своей кровати в сознании, но видно было, что ей совсем плохо, она с трудом села и еле-еле говорила. Соседка по палате сказала, что мама всю ночь хрипела и не давала им спать.

– Я посмотрела на маму и поняла, что если я сейчас уйду, то больше её не увижу. Я спросила, что говорят врачи. Она ответила: «Не знаю, врач был, ничего не говорит». Я побежала искать врача. Воскресенье, вечер, отделение пустое, оба медсестринских поста пустые, в палатах и процедурной никого из медицинского персонала нет. Еле нашла комнату отдыха, забегаю, там толпой сидят медсёстры, общаются. Я говорю: «Вы видите, что Кузнецовой совсем плохо? Что делать?». Мне ответили: «А вы завтра утром придите к лечащему врачу и спросите, что с ней». А одна медсестра сказала: «Ну да, она у нас стала тяжёленькая». Меня всю трясло, я пыталась добиться от них, что же мне делать. В итоге мне сказали идти в приёмный покой и искать там дежурного врача. Я побежала вниз искать приёмный покой, никого там не нашла и вернулась наверх. Там уже был дежурный врач, три медсестры вокруг, у врача в руках уже были мамины документы. Он сказал: «Ну давайте мы её в реанимацию переведём». Тут же санитарочка приехала с креслом-каталкой, и маму увезли в реанимацию.

Девушка поехала домой, так как в реанимацию к матери её все равно не пускали. В половине девятого утра ей позвонили из приёмного покоя и попросили срочно перезвонить лечащему врачу.

– Я сразу поняла, зачем. Перезвонила. Это вообще была песня, как мне сообщили. Сказали: «Ваша мама умерла, причина смерти неизвестна. Поезжайте на Тихую, там получите справку о смерти, там же будет вскрытие». Ни соболезнований, ни объяснений, ничего, – говорит Юлия. – А умерла она в реанимации в 3.45 утра. Её перевели туда в половине седьмого вечера, через три часа у неё стали отказывать лёгкие, началась острая лёгочная недостаточность. Её подключили к ИВЛ, и через несколько часов у неё стало отказывать сердце. И в итоге оно совсем отказало.

Хождение по кабинетам

Вскрытие показало, что Алевтина Михайловна умерла от острой субтотальной интерстициальной пневмонии на фоне острого агранулоцитоза. Согласно протоколу вскрытия, пневмония, предположительно, была вирусной. Причину возникновения агранулоцитоза врачам установить так и не удалось.

На следующий день после смерти мамы Юлия Кузнецова отправилась за разъяснениями к главному врачу Северной больницы Андрею Андронову. Признаётся, что была не в себе – в кабинете Андронова кричала и сильно ругалась, высказала всё, что думает и о больнице, и о врачах. Ей предложили написать заявление. Никаких соболезнований, по утверждению Юлии, ни главный врач, ни заведующая отделением ей так и не принесли.

Спустя месяц с лишним из больницы пришёл короткий ответ (документ есть в распоряжении редакции) с результатами служебного расследования. В нём главный врач назвал вероятной причиной пневмонии переохлаждение, которое произошло за два дня до появления температуры, когда больная окуналась в купель с ледяной водой. Вероятными причинами критического снижения уровня лейкоцитов Андрей Андронов назвал лекарства, вирусную инфекцию или хронический лейкоз. Более точную причину, по его признанию, установить не удалось. Равно как и давность агранулоцитоза, так как, по утверждению главного врача, пациентка не обращалась в поликлинику на протяжении последних 15 лет.

«Медицинскими работниками учреждения диагностические исследования и проводимая терапия выполнены в достаточном объёме. Тактика ведения больной соответствует общепринятым стандартам. В действиях медицинских работников, оказывающих помощь пациентке, явных нарушений не выявлено», – заключалось в письме.

Юлия Кузнецова считает, что этот ответ не выдерживает никакой критики. Во-первых, её мама действительно окуналась в купель Трифонова монастыря, но делала это регулярно, раз в одну-две недели на протяжении последних десяти лет.

– Это было систематическое закаливание. Да, можно допустить, что купание в проруби в тот день могло дать какую-то слабину иммунитету, но ведь это не оправдание тому, что человек умер, – недоумевает она.

Во-вторых, как утверждает Юлия, в поликлинике её мама бывала ежегодно на протяжении как минимум последних трёх лет:

– Она ходила к ЛОРу, потому что одно время жаловалась, что стала плохо слышать. Кроме того, её мучила шея, она ходила к терапевту с шейным остеохондрозом, обследовалась. Томография показала неврологию, соответственно, она ещё ходила на приём к неврологу. У неё даже были выписаны больничные листы. Она работала на госслужбе, там все больничные были официальные. Доказать это я пока не могу, все медицинские документы мамы находятся в больнице, и мне их не выдают.

«Вы объясните, если у вас есть объяснения»

Ещё до получения письма из больницы Юлия Кузнецова написала жалобу в прокуратуру. Та передала обращение в Следственный комитет и в минздрав. В Следственном комитете провели проверку и в возбуждении уголовного дела отказали из-за отсутствия события и состава преступления. Параллельно была назначена судебно-медицинская экспертиза, чтобы уточнить, было ли нарушение правил оказания медицинской помощи и есть ли причинно-следственная связь между действиями медицинских работников и смертью пациентки. Экспертиза проводилась кировским бюро судебно-медицинской экспертизы, её результаты стали известны только в мае: дефектов в оказании медицинской помощи эксперты не нашли.

Параллельно шла переписка с областным минздравом. На запрос прокуратуры ведомство, в два раза превысив установленный законом срок для ответа, отреагировало коротко и сухо: медицинская помощь оказана в полном объёме, неблагоприятный исход заболевания обусловлен развитием пневмонии тяжёлой степени. В период лечения медицинскими работниками были допущены нарушения в ведении документации, но они не повлияли на выбор тактики лечения и исход заболевания.

– Это была чистой воды отписка, – убеждена Юлия. – Мол, провели проверку, всё хорошо, медицинский стандарт соблюден. И при этом ни слова о том, почему пациент в тяжёлом состоянии лежал в палате и никого из медицинского персонала рядом с ним не было. Ведь если бы не моё вмешательство, они бы, мне кажется, вообще не подумали переводить её в реанимацию. Какие меры вы предприняли, чтобы выявить причину агранулоцитоза? Почему, если вы подозреваете лейкоз, вы делаете стернальную пункцию только через неделю, а её результаты готовятся ещё неделю и в итоге вообще оказываются неинформативными. И наконец, почему вы предположили всё самое страшное, вплоть до рака, но не проверили самую очевидную версию – вирусную пневмонию? Все эти вопросы я изложила в своём повторном обращении.

Повторный ответ минздрава оказался ненамного подробнее предыдущего. Помимо вышеперечисленных доводов в нём было сказано, что подтвердить факт отсутствия медицинских работников на рабочем месте вечером 4 декабря не представляется возможным, так как подтверждающих документов нет, видеонаблюдения не ведётся, а персонал всё отрицает. Ещё в минздраве сообщили, что планировалась консультация врача-онколога, а проведение исследования на наличие вирусной инфекции не входит в стандарт специализированной медицинской помощи при пневмонии средней степени тяжести.

Этот ответ чиновников от медицины Юлию также не устроил. Она пошла в минздрав лично. Записаться на приём к и. о.министра Андрею Черняеву ей не удалось, с ней беседовала начальник отдела по организации медицинской, фармацевтической и высокотехнологичной помощи Наталья Леушина.

– Она мне сказала, что фактов халатности они установить не могут, но она поговорит с главным врачом, чтобы он лучше следил за персоналом. Сказала, что от пневмонии люди умирают. Вы объясните, почему человек умер, ничем особенно не болел, откуда взялся агранулоцитоз, почему так и не смогли установить его причину? Ведь он вполне мог развиться из-за каких-нибудь препаратов. Неправильный антибиотик, неправильная дозировка, несвоевременная корректировка. Ошибок может быть куча. Я понимаю, если бы человек поступил и через два дня умер, и ничего бы не успели понять. А тут она лежала 10 дней, ей становилось все хуже и хуже, а они так и не выяснили, что с ней было. В конце концов, ты как врач объясни, что сделали то-то, то-то и то-то, потому что подозревали то-то, то-то и то-то. А не пиши отписки и не отвечай, что «люди умирают». Я в курсе, что люди умирают. Я в курсе, что и от пневмонии люди умирают, я прочитала кучу информации по этой теме. Но умирают обычно, если пневмония запущена, потому что поздно начинают лечить, или она бывает очень быстротечная и за два дня поражает все лёгкие. Или от осложнений, от диабета или чего-то подобного. У неё ничего этого не было. Ни запущенности, ни скоротечности, ни осложнений. Ну просто бы хоть кто-то человеческим языком объяснил, почему человек без серьёзных хронических заболеваний, поступивший в состоянии средней тяжести и десять дней находившийся под присмотром врачей, вдруг «загнулся». Вы объясните, если у вас есть объяснения. А если нет, значит это либо халатность, либо какой-то вопиющий непрофессионализм.

Сейчас Юлия хочет заказать повторную судебно-медицинскую экспертизу, но только в иногороднем бюро. Говорит, наслышана про круговую поруку и про то, что экспертизы, проведённые в разных городах, могут быть противоположными по результатам. Сейчас она будет добиваться того, чтобы больница всё-таки выдала ей на руки медицинские документы матери.

– Поскольку все документы сейчас в руках больницы, они теоретически могут там переправить и написать всё что угодно, – отмечает девушка. – Чего я хочу? Во-первых, я хочу докопаться до истины. Во-вторых, надо такие случаи прекращать. Меня больше всего убивает отношение: умер человек, и что такого? Такой циничный пофигизм. Когда сталкиваешься с этим сам, понимаешь, что нельзя это просто так оставлять. А у нас все молчат, типа что теперь сделаешь – человека не воскресить. Ну и в-третьих, наказать врачей, если они всё-таки виноваты.

Говорит Минздрав

В пресс-службе минздрава Кировской области на просьбу портала Свойкировский прокомментировать ситуацию со смертью Алевтины Кузнецовой ответили, что согласно статье 13 федерального закона № 323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» вся информация о состоянии здоровья гражданина, его диагноз, а также сведения, полученные при его медицинском обследовании и лечении, являются врачебной тайной. Поэтому они не могут предоставить журналистам информацию о конкретном пациенте, его диагнозах и течении болезни, даже если дочь пациентки согласна на разглашение этой информации.

– Мы понимаем, что у женщины горе и что она, может быть, не согласна с позицией врачей и нашего ведомства. Если у неё остались ещё какие-то вопросы, она может повторно обратиться в минздрав за разъяснениями, – прокомментировали в пресс-службе.

Пробел в законодательстве

Известный в Кирове юрист Ян Чеботарёв говорит, что эта ситуация действительно вызывает много вопросов. Если врачи не готовы открыто и подробно объяснить родственникам логику лечения пациента и при этом не предоставляют медицинскую документацию, это показатель того, что либо есть какой-то огрех, который скрывается, либо это просто инертность системы.

– Нельзя обвинить врачей в откровенной халатности, если родные до сих пор не получили медицинские документы умершей: карточку, выписной эпикриз, какими медикаментами её лечили, какие медицинские манипуляции проводились, какие диагнозы ей ставились, – отмечает он. – Такие случаи происходят регулярно. Больницы отказывают в предоставлении документации, ссылаясь на защиту персональных данных. Вопрос «Мы родственники, человек умер, о защите каких данных и от кого вы говорите?» – остаётся без ответа. Врачебная корпорация очень закрыта. Они все говорят, что у них маленькие зарплаты, что они невероятно загружены и не успевают вовремя вести медицинскую документацию, и очень часто говорят, прося при этом не называть их имени, что когда что-то происходит с пациентом, то в авральном режиме переписываются истории болезни, чтобы там не было ни сучка, ни задоринки. Вписываются лекарства, которые никому не кололись, и так далее.

По словам Чеботарёва, в законодательстве существует огромный пробел, который позволяет врачам безосновательно отказывать родственникам в выдаче медицинских документов и затрудняет контроль за деятельностью врачей. Выход из данной ситуации только один – обратиться с заявлением в Следственный комитет или в полицию для проведения проверки на предмет своевременности и качественности оказания медицинской помощи. Тогда через полицию можно будет получить доступ к медицинской документации, чтобы затем иметь возможность провести нормальную экспертизу.

– Необходимо просто удостовериться в выводах этих экспертов. Это всё-таки экспертиза кировская, она сделана кировским бюро, которое также находится в ведении министерства здравоохранения, – подчёркивает юрист. – У меня есть практика судебных тяжб с медицинскими учреждениями, и в моей практике были случаи, когда несколько последовательно проведённых экспертиз приходили к диаметрально противоположным выводам. На мой взгляд, основная беда заключается в том, что у нас единая система оказания медицинской помощи и контроля качества этих услуг. Кто контролирует качество работы больниц и производит вскрытие? Патологоанатом, который относится к той же структуре минздрава. И я лично сталкивался с тем – не в данном конкретном случае – когда главные врачи больниц ездили договариваться с патологоанатомами, чтобы получить посмертный диагноз, который бы точно совпадал с тем диагнозом, который ставился пациенту ещё при жизни. Поэтому, простите, лично у меня доверия нет. Это очень горько и очень прискорбно, но именно поэтому родственникам стоит получить первичные документы, чтобы иметь возможность перепроверить выводы тех экспертов и тех медиков, которые эти выводы сделали. И проконсультироваться с врачами, например, из Санкт-Петербурга. Чтобы независимые врачи посмотрели и сказали, всё ли возможное было сделано для спасения жизни женщины. Если независимые эксперты скажут, что её не так лечили, история может получить дальнейшее развитие.

Фото: из личного архива семьи Кузнецовых.